Двенадцать дней носился плот по морским волнам. Рано утром семнадцатого июля на горизонте показался было корабль, но вскоре он исчез из виду. В полдень он появился снова и на это раз приблизился к плоту. Это «Аргус» обнаружил полузатонувший плот и взял на борт пятнадцать исхудавших, полубезумных людей (пять из них впоследствии скончались). Взорам матросов с «Аргуса» предстало ужасающее и леденящее душу зрелище: трупы истощенных до последней крайности людей, а живые мало чем отличались от мертвых… А рядом куски человеческого мяса, которые несчастные вялили на солнце и ели.

Через пятьдесят два дня после катастрофы был найден и фрегат «Медуза», который не затонул. Из семнадцати человек, решивших не поддаваться панике и остаться на корабле, в живых остались лишь трое.

Об этой трагедии в 1817 году вышла книга, авторами которой стали инженер Александр Корреар и хирург Анри Савиньи. Первая фраза ее была следующая: «История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель “Медузы”». И действительно, для того времени сообщение о гибели фрегата прозвучало так же страшно, как для последующих поколений весть о трагической судьбе «Титаника».

Французское общество, потрясенное случившейся трагедией, было возбуждено до предела. Ответственность за это бедствие ложилась на капитана «Медузы», графа де Шомарея, не отвечавшего своему назначению. В прошлом эмигрант, он происходил из не очень знатного рода и получил столь ответственную должность благодаря протекции и связям в министерстве.

Капитан Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота и приговорен к тюремному заключению на три года. Но самым непереносимым для него оказалось то, что его навечно вычеркнули из кавалеров ордена Почетного легиона. Это обстоятельство привело Шомарея в глубокое отчаяние, он даже пытался вернуть себе эту награду, но безуспешно.

В краях, где Шомарей доживал свой век, все знали о его «подвигах» и относились к нему презрительно и враждебно. Он прожил довольно долгую жизнь, умер в 78 лет, но долголетие это не было ему в радость.

Пожар в Зимнем дворце

Василий Андреевич Жуковский сообщал в своих записках, с какой печалью встречали петербуржцы 1838 год. Не пришли они по старинному обычаю в Зимний дворец, где обычно собирались до двадцати тысяч гостей, чтобы поздравить царя своего с наступающим Новым годом. Приходить было некуда – великолепнейшего здания северной столицы больше не существовало.

Зимний дворец изумлял иностранцев как чудный памятник искусства, а для русских людей он представлял все отечественное, свое, коренное. Для новой русской истории Зимний дворец был то же, что и Кремль для истории московской. Несколько дней до того здание еще блистало своей пышностью, здесь кипела и бурлила жизнь, а теперь в блестящих прежде залах царили пустота и мрак.

^{Пожар в Зимнем дворце 17 декабря 1837 года. Художник Б. Грин}

…Флигель-адъютант Иван Лужин 17 декабря 1837 года был дежурным в Зимнем дворце. В залах дворца понемногу собирались рекруты и нижние чины, назначенные в гвардию, для осмотра их великим князем Михаилом Павловичем. По пышным залам Зимнего бегали скороходы с курильницами, источавшими благовония. Но здесь же распространялся и казарменный запах от более чем тысячи собравшихся нижних чинов. Однако все их вместе заглушал запах дыма, который чувствовался уже несколько дней, особенно из Фельдмаршальской залы.

Около семи часов вечера из-за печи в дежурной комнате показалась тонкая струйки дыма. Император с императрицей, наследником, великим князем Михаилом Павловичем и великой княгиней Марией Николаевной находились в это время в театре, где шел балет «Влюбленная баядерка» с участием знаменитой Тальони. О пожаре в Зимнем дворце им сообщили после первого действия балета.

Государь немедленно покинул театр и вместе с великими князьями отправился на место пожара. Первой заботой государя была безопасность его семейства, и он повелел отправить детей в собственный дворец. После этого император послал за войсками. Прежде других явился первый батальон лейб-гвардейского Преображенского полка, так как был ближе других расположен.

В считаные минуты все гвардейские знамена и все портреты (фельдмаршала Кутузова-Смоленского, Барклая-де-Толли и других военных генералов, участвовавших в войне с Наполеоном), украшавшие Фельдмаршальскую залу и Галерею 1812 года, были сняты и отнесены в безопасное место – часть к Александрийской колонне, часть – в Адмиралтейство. Из Дворцовой церкви удалось спасти всю ее богатую утварь, великолепную ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру. Но прежде всего вынесли святые мощи, хранившиеся в церкви.

Из Георгиевского зала вынесли императорский трон, в величайшем порядке и без малейших повреждений из Зимнего дворца вынесли императорские регалии и бриллианты. Из Эрмитажа удалось спасти ценные художественные картины, зеркала, мраморные статуи, китайскую мебель – сокровища, которые в течение многих лет собирались русскими царями.

Мебель всех типов, отделок и обивок, золотая и серебряная посуда, мраморные статуи, каменные и фарфоровые вазы, хрусталь, картины, ковры – все роскошное и нарядное имущество царской семьи причудливо перемешалось с более чем скромным скарбом лакеев, поваров, трубочистов, дровоносов, ведь в Зимнем дворце жили не менее 3000 человек.

Но хоть и много успели спасти, однако в пламени пожара погибло все архитектурно-декоративное убранство парадных зал и личных апартаментов царя. А ведь за 75 лет существования Зимнего дворца его отделывали такие выдающиеся зодчие, как Растрелли и Кваренги, Росси и Стасов и многие другие. Вместе с гибелью этих помещений как бы потускнели и многие исторические воспоминания. На этих сгоревших лестницах и в залах не раз звучали голоса Ломоносова, Радищева, Державина, Карамзина, Жуковского, Суворова, Кутузова и многих других исторических лиц, которые составили славу Русского государства.

Чтобы выяснить причину пожара, Иван Лужин спустился в дворцовый подвал, где в небольшой комнатке со сводами располагалась лаборатория. В ней была устроена плита для приготовления лекарств, а над ней железный шатер. Однако шатер этот не мешал распространению дурного лекарственного запаха в комнате. И тогда в дымной трубе (под шатром) пробили дыру, чтобы дурной запах уносился вместе с дымом. Но вместе с испарениями уносилось из комнаты и тепло. Ночевавшая здесь прислуга коченела от холода и придумала на ночь затыкать дыру рогожей. Рогожа эта вскоре провалилась, и сажа стала часто загораться.

Так повторилось и 17 декабря. Но трубу прочистили, дым в комнате, соседней с флигель-адъютантской, исчез, и все успокоились. Но, как оказалось потом, ненадолго.

Огонь пробился в не заделанную отдушину Фельдмаршальской залы и запылал в перегородке между ее деревянной стеной и капитальной. Стена начала потихоньку тлеть, а потом огонь пробил себе выход в том углу залы, где было большое пространство между деревянными и каменными стенами – прямо над залой Петра Великого.

Сухие вощеные полы, золоченая или окрашенная масляной краской резьба наличников и осветительных приборов вспыхнули мгновенно. Пожар расползался с неимоверной быстротой, зала за залой обрушивались, и вскоре пламя полностью охватило главное здание Зимнего дворца. Чтобы огонь не перекинулся на Эрмитаж, государь приказал немедленно разобрать крыши галерей, соединявших его с главным корпусом дворца. Переход по крыше был самым затруднительным. Солдаты и прибывшие пожарные по чердаку добрались до слухового окна (близ чердака малой церкви), потом по снегу и обледенелым листам – до Концертной залы. Плохими ломами и тупыми топорами они стали выворачивать кровельные листы. И хотя сильный ветер направлял пламя прямо в сторону Эрмитажа, пожар все-таки не достиг его. Зато он побежал по верхним потолкам самого дворца, и они загорелись одновременно сразу в нескольких местах. Прогоревшие балки и стены падали со страшным грохотом, разбрызгивая вокруг себя снопы искр. От них зажигались потолки и полы среднего яруса, которые, в свою очередь, низвергались огромными огненными грудами на своды нижнего этажа.